Синяк под правым глазом сузил угол обзора до нуля.
В плацкартном вагоне было душно, пахло потом и варёной курицей. Саша пил плохое вино со штукатуром Григорием, говорил о бездарно прожитых годах, суке жене и бабской подлости. Григорий возмутился, вспомнил маму и сестру. Сказал обидные для Александра слова. Затем плеснул в лицо Пляца портвейн и привёл глаза к законам симметрии.
99
Каждое лето меня вывозили в Баку. Утром ездили на море, днём я играл в футбол с ребятами из соседних дворов, вечерами гуляли по бульвару. В редкую пасмурную погоду я наматывал кроссы. После одной из пробежек зашёл в магазин игрушек. За облезлым столом сидел тучный мужчина с бараньими глазами. Медленно отрывая креветочные головы, он чавкал, пережёвывал розовое мясо и громко сплёвывал остатки панцирей на газету «Вышка». Справа от продавца стоял огромный вентилятор с лопастями, напоминающими слоновьи уши. Если эти «лепестки» можно было бы привинтить к носу самолёта, то самолёт бы непременно взлетел. На стеллажах глотали пыль коричневые зайцы, непропорциональные выцветшие медведи с огромными глазами, полными грусти, и куклы для детей с крепкой психикой.
– Малцык, где такой красивый майка купил?
Майка была игровой, но списанной: яркая, длинная, с фамилией на спине.
– Нам выдают, – говорю.
– Ай, маладэс! Каково вид спорта играешь?
– В хоккей.
– Э-э-э… Здесь хоккей-макей нет? Здесь зара. Здесь футбол-мутбол.
– Из Риги я. Там играю.
– А-а-а… Рига, пистес, э-э-э! Загараница, пилять. У меня таварищ там замуж пошла.
– Бывает, – говорю.
И тут я увидел термопереводки. Синие и красные буквы и цифры. Причём буквы были латинскими. Блестящие, размером с ладонь и со скошенными углами. Точь-в-точь такие же, как на майках игроков NHL и NBA…
На свисающем над «итальянским» двориком балконе пили кофе мама с бабушкой, обсуждая последние новости. Приняв душ, быстро сгонял в комнату, налил себе чай и присел рядышком.
– Ну как кросс пробежал, внучек?
– Терпимо, бабуля. Хорошо побегал.
– Умничка! Вот и Антонина Борисовна тебя хвалила вчера. Говорит, воспитанный, здоровается кивком, улыбается. Пойду-ка я собираться. Я к Артуру Вагановичу на приём сегодня записана.
Совсем скоро раздался протяжный вопль:
– Лена-а-а! Леночка-а-а!!! Это же кошмар какой-то! Господи, какой же идиотик растёт! Ну в кого пошёл, а?! Хвалят его! Знали бы, что он творит. Лена, ты только посмотри!
Посреди просторной гостиной стояла бабушка. Бюстгальтер размером с две хоккейные ловушки и розовые байковые панталоны до колен. Я заметил, как мама кусает губы, чтобы не расхохотаться, как она специально подошла к окну, поправить, ровно висящие, шторы. Бабушка повернулась спиной, я сгрёб всю серьёзность и буквально нагнал её на лицо. На каждой половине панталон красовалось по синей девятке, а над номером 99 блестела фамилия Gretzky.
– Леночка, ну что у него в голове?! Посмотри, оболтус! Посмотри на фотографии над рабочим столом деда! Великие изобретатели, серьёзные люди! И растёт хулиганьё…
– А мне кажется, что очень даже, – тихо промолвил я, тут же получив подзатыльник от мамы.
– Мама, ну что я могу сделать?.. Говорить – бесполезно, – оправдывалась маменька.
– Леночка, а вот ты представь, а? Я бы так к Артуру Вагановичу на приём и пришла бы. А мне ведь платье снимать. А там этот срам. Ты что хоть приклеил, олух?!
– Фамилию и номер известного хоккеиста.
– В следующий раз на лоб себе приклей.
– А может, Артур Ваганович хоккей любит?
На счастье, зазвонил телефон, и мама вышла из комнаты. А у меня после этой истории великий Уэйн ассоциировался не только с красивыми голами, но и с панталонами. Ну и наоборот. Вид панталон волей-неволей напоминал о хоккее.
Кирпич
В коммерческий отдел фирмы пришла бандероль с претензией. Кооператив из Молдавской ССР просил заменить три пары джинсов варенка артикула Lokh. Артикулы присуждались товарам складскими работниками, а фантазии их были пошло-безграничны.
Ирина готовила кофе в джезве и читала вслух текст претензии. Её голос прервал басок коммивояжёра Аркадия – юного и хамоватого толстячка среднего роста. Здоровался Аркадий нечасто, слово «спасибо» учить отказывался. Но самое интересное, что при всех минусах человеком он был добрым и даже в меру щедрым. Для начала Аркадий отвесил комплимент директору склада Саше Губину.
– Неважно выглядишь, Саша. Лицо у тебя с сероватым оттенком. Витамины попей. Но не об этом. Я завтра в Челябинск улетаю. Хотел бы поинтересоваться, какую гостиницу лучше снять?
– Ты же не в Стокгольм летишь и не в Хельсинки. В любом нашем городе лучше снимать «Интурист», – медленно выговорил Саша.
– А ты в Челябинске бывал?
– Разок на соревнованиях.
– И как город? – любопытствовал Аркадий.
– Город как город. Дома, трубы, автобусы, люди.
– Попей, попей витамины, Саша. Раздражительность твоя, она тоже от их недостатка.
Повернувшись спиной к Рюмину, Аркадий бросил на стол новенький баул «Адидас» и обратился к Ирине:
– Так, я пойду пообедаю, а вы с девочками соберите мне образцы товара. И побыстрее желательно, без копошения вашего. Времени у меня не так много.
Тон был приказным, грубым. На просьбу Александра не хамить женщинам юный коммерсант отреагировал хлопком двери. Скоро Аркадий вернулся за сумкой. Сокрушался по поводу чрезмерного веса, просил пожелать ни пуха ни пера, пару раз чертыхнулся.
Минула неделя. По свежему асфальту, ведущему к дверям офиса, резво шёл Аркадий. Завидев Рюмина, энергично замахал руками, начал орать:
– Это хорошо, Саша! Хорошо, что тебя не было рядом в момент этого позора! Какая скотская издёвка, а!
– Может, пояснишь? – затянулся Рюмин.
– Поясню, блядь. Приехал я, значит, в аэропорт. Настроение великолепное! Солнце, кофе с бальзамом, девушки красивые. Объявили посадку на наш рейс, ставлю сумку с образцами на просвечивание, а мне задают вопрос: «Что за продолговатый предмет на дне вашей поклажи»? Я им отвечаю, что, скорее всего, коробка с обувью. Просят показать коробку. Водружаю сумку на столик и выуживаю из баула не коробку, а чёрный целлофановый пакет с чем-то неимоверно тяжёлым. А в пакете… А в пакете, сука, белый силикатный кирпич! И на нём углём нарисовано слово «хуй».
– Написано.
– С одной стороны кирпича написано, а с другой ещё и нарисовано, – взвился Аркадий.
– И что?
– Не строй из себя дурачка! И что, и что? – передразнил Рюмина Аркаша. – Я им говорю, мол, это не мой кирпич. Я к нему никакого отношения не имею. Они не верят. Ну, посмотрите на меня, говорю. Я солидно одет, абсолютно трезв. Как в сумке такого человека может оказаться белый кирпич с чёрным хуем?
– Ну я бы тоже на их месте удивился, –
